Интеллигент неробкого голоса

29 января – годовщина со дня рождения А.П. Чехова.

Все в своё время «проходили» Чехова – кто в школе, кто в вузе. Читали «Ваньку Жукова» и «Каштанку», потешались над «Человеком в футляре», осуждали Ионыча за душевную дряблость, расшифровывали таинственную символику «Чайки», хихикали по поводу дорогого многоуважаемого шкафа из «Вишнёвого сада». А про автора всех этих вещей знали только, что он был по образованию врач, поздно женился и рано умер.

В обыденном представлении большинства несведущих людей Чехов видится этаким малорослым, хлипким, узкогрудым интеллигентом-ботаником в пенсне. Такое представление спровоцировано большинством фотографий писателя, на которых он почти всегда либо в поясном изображении, либо в сидячей позе, либо запечатлён так, что рядом нет предметов, по масштабам которых можно определить его физические данные. Подлинный живой Антон Чехов был ростом в 2 аршина 10 вершков, что в переводе на метрические единицы составляет 187 см. А это более чем заметный, почти великанский рост для того времени. В тогдашней России, не шибко богатой и не очень сытой, значительная часть плохо кормленого мужского народонаселения была довольно плюгавой. Богатыри гвардейских статей встречались редко. А если учесть, что Чехов был не только высокого роста, но и крепко сложенный, широкоплечий и длиннорукий – то становится ясно, что он был мужчина видный и представительный.

К образу интеллигента в пенсне прямо-таки напрашивается тихий робкий голос. Но и тут обыденное представление ошибочно. Голос у Чехова был бас – не могучий, как у оперного солиста, но глубокий, красивый, приятно модулированный.

Был ли Чехов милейшим человеком, состоящим из одних учтивостей и обходительностей? Очень непростой вопрос.

Знаменитая чеховская фраза про то, как он «...всю жизнь по капле выдавливал из себя раба», сказана не на ветер и не для красного словца. Человек незнатного происхождения (провинциальный мещанин, внук крепостного и сын мелкого торговца) в тогдашней России имел очень мало возможностей выбиться наверх, в заметные люди. Чехов выбился. И главным образом потому, что поставил себе две задачи: во-первых, не шагать по головам, всего достигать собственным трудом; во-вторых, ни перед кем не склоняться и не пригибаться, воспитать в себе чувство собственного достоинства, но без надменности и спеси, заставить людей уважать себя не за привилегии рождения, а за человеческие качества. Это ему удалось в полной мере. Все мемуаристы, знавшие Чехова лично и писавшие о нём (Горький, Бунин, Куприн, Чуковский), отмечали исходившее от Чехова спокойное достоинство человека, который знает себе цену, никогда ни над кем не возвысится и никогда никому не позволит себя унизить.     

Но и цену условностям Чехов хорошо знал. В оценке людей почти никогда не ошибался. Никогда не позволял себе публично отточить остроумие за чей-то счёт, даже если объект сам на это напрашивался. Был в общении ровен и сдержанно вежлив со всеми, в том числе с пошляками, дураками и болтунами. Позволял себе давать людям характеристики только в частной переписке и в частных разговорах с теми, кому полностью доверял, зная, что при его жизни эти оценки и характеристики не будут преданы огласке.

Переписка Чехова ясно показывает: чего-чего, а уж иллюзий в отношении человеческой природы он был лишён напрочь. При всей терпимости и готовности уступить – оценки людям он давал заслуженные, снайперски точные. Был проницателен и остроумен, иногда зло остроумен, саркастичен, гораздо реже – откровенно циничен и прямословен. Даже отношения Чехова с дамами, к которым он был неравнодушен, пронизаны иронией – он прощал любимым женщинам почти всё, не мог простить только глупость и вульгарность.

Был ли Чехов богат? И это непростой вопрос. Безусловно, с конца 1880-х годов, после коммерческого успеха его сочинений, он располагал денежными средствами, вполне достаточными для обеспеченной и комфортной жизни в представлениях того времени. Человек, имевший возможность купить усадьбу и участок земли сначала в Подмосковье, затем в Крыму, покупавший дома в Москве, за свой счёт съездивший через всю страну на остров Сахалин (во времена, когда транссибирской железной дороги ещё не было), занимавшийся лесонасаждением и строительством земских больниц и школ – такой человек не мог быть бедняком. А с другой стороны, Чехов не обладал состоянием, поражавшим воображение, к числу денежных мешков не принадлежал. Многие его современники-писатели, вроде Николая Брешко-Брешковского и Игнатия Потапенко, гораздо менее талантливые, но коммерчески успешные, жили куда кучерявее и позволяли себе гораздо больше. К тому же известно, что почти все издатели Чехова ему откровенно недоплачивали – и неплохо нажились на чеховском творчестве.

Известно, что Чехов не писал крупных вещей. В повестях «Степь» и «Моя жизнь» чуть меньше 100 страниц; другие объёмные его сочинения редко дотягивают до четырёх-пяти десятков страниц. Он сам постоянно говорил на эту тему, в основном шутливо-ироническим тоном, грозил «разразиться романищем о двух томищах», однако так и не исполнил эту угрозу. Почему? Искать ответ на этот вопрос так же бессмысленно, как задаваться вопросом, почему Лев Толстой не сочинял любовные стишки. Каждый писатель сам находит свою жанровую нишу, работает в тех формах, которые считает наиболее приемлемыми и отвечающими его собственным представлениям о творчестве.

Многие самые известные и безупречные по литературным достоинствам произведения Чехова («Степь», «Скучная история», «Дуэль») написаны между 1886 и 1892 годами, т. е. в период, когда автор был совсем ещё молодым человеком. После 1892 года Чехов писал прозу значительно меньше, хотя талант его нисколько не ослабел. Почему? Только ли потому, что Чехов в то время увлёкся драматургией, а состояние его здоровья ухудшилось? Нет, то был поступок вполне сознательный: писатель считал себя вправе браться за прозу только тогда, когда это осознавалось им как выношенная необходимость – писать для поддержания репутации он не стал бы ни при каких обстоятельствах. И когда брался, то из-под пера его выходили такие шедевры, как «Архиерей» и «Невеста».

Чехову на редкость не повезло с критическими оценками его творчества. Редко какого писателя критики-современники столь единодушно недооценили. Их не смущало даже совершенно очевидное признание Чехова читательской аудиторией, не смущал его высокий авторитет в писательской среде. С невероятным упорством Чехова называли бытописателем серых будней, изобразителем мелких страстишек мелких людей, упрекали в безыдейности и общественной пассивности. Правда, критики Чехову попадались всё больше мелкотравчатые, помешанные на гражданских доблестях и общественной полезности писательской работы. Им очень желалось, чтобы Чехов переквалифицировался в публициста и начал громить недостатки государственного устройства тогдашней России. А если бы он с красным флагом полез на баррикады – тогда бы они его непременно похвалили. Впрочем, Чехов совсем немного не дожил до эпохи красных флагов и баррикад – и хорошо, наверное, что не дожил, вряд ли эта эпоха продлила бы ему жизнь.

Когда Чехова не стало, русские, а позже советские историки литературы и публицисты почему-то отчаянно вцепились в ставший общеизвестным факт: прах покойного доставили в Россию в железнодорожном вагоне с надписью на борту «Для устриц». Этот факт использовали для выплесков благородного негодования: вот, мол, как в царской России обращались с великими писателями, даже после смерти ни во что не ставили. А между тем поводов для гражданской скорби и гнева нет ни малейших. Чехов скончался за границей, в Баденвейлере, в середине очень жаркого лета 1904 года; доставить прах покойного на родину в те времена можно было только в железнодорожном вагоне-леднике – других способов не имелось. Кстати, в наши дни в аналогичной ситуации поступают точно так же.

За пределами России к творчеству русских писателей относятся хоть и с почтением и уважением, но весьма различно. Некоторых писателей, признанных у нас национальной гордостью и абсолютными вечными классиками (например, Пушкина), заграница почти не знает. Самый высокий закордонный рейтинг имеют Гоголь, Тургенев, Достоевский и Толстой. А что же Чехов? О нём потому и надо сказать особо, что Чехов по заграничному рейтингу стоит выше всех названных имён – особняком. Он полноправный и полномочный представитель русской литературы в мире, единственный русский писатель, сочинения которого переведены на полсотни языков, которого знают, читают и почитают, единодушно и очень высоко оценивают. Но вся эта благодать для Чехова наступила посмертно. Иван Бунин вспоминал: узнав, что его рассказ переведён на датский язык и напечатан, Чехов усмехнулся и сказал: «Теперь я спокоен за Данию».

Антон Чехов, в отличие от других классиков,  не забронзовел. Он не глядит на нас с парадных портретов мрачным совиным взглядом. Он остаётся мягко улыбающимся человеком в пенсне. И немногие догадываются, что скрыто за этой улыбкой.